В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян

он снова и снова перед сном заводит будильник. Это и есть надежда. Бабушка Шаум живет этой надеждой, Самвелик, она обрадуется, знаешь, как безмерно она обрадуется…

Мышца на его лице напряглась. Он с тоской покачал головой, но ничего не сказал.

— Она уверена, что ты жив, здоров, ее сердце ей говорит об этом… Она много страдала. Но мудрая женщина, Самвелик, она все время твердит твое имя. День и ночь называет твое имя. Помнишь Агнессу, — невольно добавил я, — помнишь, фото мне показывал?..

Он поднялся с места, подошел к окну. Долго смотрел на улицу, как-то съежившись, став меньше, потом повернулся, растерянно, но холодно сказал:

— Поздно, поздно уже… У меня семья, у меня жена, дети, поздно… Вовремя нужно было искать, вовремя, — он внезапно поднялся, так же, хромая, прошел к двери, обернулся, пристально посмотрел на меня. Я понял, с болью понял, что в последний раз вижу его. — Не ищите меня, — вновь сказал он тем же холодным тоном. — У меня другая вера… Не ищите меня…

Он медленно вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я долго, очень долго сидел, не в состоянии понять всего того, что произошло сейчас, в этом далеком, чужом мире…

— Ты не обижайся на мои слова, — снова заговорил Мхитар, — я сказал — ты забудь. Что касается тетушки Шаум, что сказать?.. Мы были близкими соседями, она всегдаь была у нас на виду, хорошо мы к ней относились, или плохо, пусть Бог рассудит и каждому воздаст по заслугам… На тебя тоже не имела обиду, что поделаешь, это ее судьба, что делать, ты спишь, судьба бодрствует, куда убежишь? Никуда… В городе она не выдерживала, а твоей работы в селе не было, так случилось… — Посмотрев в сторону дороги, он громко спросил:

— Апетнак, что это несешь в ведре? Еще и прикрыл сверху…

— Ну, если должен сказать, почему тогда прикрыл?

— Видишь, что сказал? — обращаясь ко мне, сказал обиженный Мхитар, — может, бомба внутри, не знать, что несет? Ни грамма мозгов нет, а умничат. Вчера вечером зашел в огород, выкопать пару картофелин, вдруг смотрю, за дервьями кто-то лопатой копает. Смотрю сыночек Вано с верхних дворов, сорванец, говорю: «Что это делаешь?» — Говорит, картошку копаю, но, говорю, я хозин этой картошки, говорит, ну, раз ты хозяин, помоги.

А в тот день, смотрю, наш сосед Арташ, этот, тоже, дурной какой-то, красивую одежду надевает на огородное пугало, галстук надевает на него, говорю, ты ж не сумасшедший, зачем галстук надеваешь? — «Птиц, боящихся от пугала, тоже нужно уважать». Все село — остроумные. В каждом селе один дурак бывает, а в нашем селе, в последнее время, их число увеличилось. Число пьющих тоже. Трезвые — котята, выпьют — становятся львами. Один из них и есть Арташ. Из-за его же глупости бедного Манвела отправили в Шушинскую тюрьму на два года.

— Кто это — Манвел?

— Сын Сурена. Шофер он. Родственник был у Сурена в Мартакерте, отец у того умер, а Сурен — сельский человек, что должен был делать? Сам же хороший мастер, сказал о гробе не беспокойтесь, я привезу. Размеры тоже знал, наверное, в свое время на-глаз определил. Сделал, у председателя спросил разрешения и на грузовике сына, Манвела, отвез. В нижних селах они взяли одного учителя — азербайджанца, который ехал в райцентр. Но не сказали, что в кузове есть гроб, а тот, тупица, видимо страшно боялся гробов и покойников. Через некоторое время этот вдруг замечает, что крышка гроба медленно поднимается, оттуда появляется рука. С перепугу этот выпригивал из кузова в дорожную пыль, сломал ногу и руку. Выяснилось, что этот дурной Арташ тоже сел в машину, вроде, в электросети у него есть дела. По дороге начался дождь, залез в гроб и благополучно лег там, Руку вытащил, чтоб посмотреть, не перестал ли дождь? Два года дали Манвелу, жена и дети остались одни… А на колхозном собрании, знал бы ты, что сказал этот наш балабол Беник… Как это тебе, — продолжил Мхитар, — говорит, в Советском Союзе, вряд ли, мы сможем жить хорошо, один выход, говорит, чтоб Советский Союз объявил войну Америке и Китаю, этих много, нас победят и мы за их счет заживем по-человечески. Решил я взять в руки его вожжи, говорю: «А если мы победим?..» Остался, разинув рот, не нашелся, что ответить. Так вот, если дать им волю, будут болтать против власти… Знаешь, как я женился? — оживился Мхитар. — Из Еревана на каникулы приехали парни-студенты, хотели устроить пир, меня отправили в соседнее село Шахмасур за мясом. Хожу по домам и спрашиваю, «Нет ли ягненка на продажу?» — «Нет». — «Козленка?» — «Нет». «Поросенка?» — «Нет». Вижу, на балконе одного дома стоят девушки, смеясь, разговаривают. «А девушку на выданье?» Сказали: «Есть». Так мы с Сатик поженились.

Он снова посмотрел на дорогу, по которой шел человек, погоняя осла, навьюченного травой, а впереди — мальчик, насвистывая.

— Мальчик, мальчик, — сделал замечание Мхитар, — почему не ты погоняешь осла, отец погоняет?

— Эээ, откуда осел знает, кто погоняет, я или отец? — Ответил мальчик, продолжая идти, насвистывая, впереди.

— Видишь? — снова спросил Мхитар, — говорю, что в голове нет ни капельки мозгов, а строят из себя остроумных, глупости болтают… чтоб воспитателям вашим было неладно…

Отчим вышел из дома, закуривая сигарету, подошел к нам.

— От любой беды можно спастись, только от смерти нет спасения, — пофилософствовал он и глядя в сторону дома Мхитара, сказал: — Мхитар, вижу, не позаботился ты о сене, как обойдешься?

— Волк разве дал позаботиться о сене, — нервно сказал Мхитар. — Негодник, пришел, прямо возле нашего дома, у ограды, сьел моего осла.

— Ну, не в ресторане же ему есть его было… — от души рассмеялся отчим.

Мхитар обиделся, оставив это без ответа. Он сказал другое:

— Все проходит, даже горе, время лечит все раны, кроме горя от потери собственного ребенка. — И глубоко вздохнув, добавил: — Человек в один день рождается и в один день должен умереть, боишься смерти или нет, все равно, она придет.

Вечером следующего дня бабушка умерла. Удивительная вещь: в этот самый миг над нашим селом пролетал журавлиный клин. Совершенно неожиданно, он вдруг повернул, поменяв направление, пролетел два раза над нашим домом и, махая крыльями — курлы-курлы, улетел, затерявщись в золоченых лучах вечерних сумерек. Журавлей не было видно, но еще долго был слышен их отдаляющийся, печальный зов…

Через день мы предали бабушку земле на нашем старом сельском кладбище, откуда было видно ущелье с руслом реки Хачен и дорога, ведущая в райцентр.

Много лет назад